Обожествление и порицание, оно же великое посрамление, являют собой две грани единого целого. Сознавая, что двух богов быть не может, современный человек начинает обожествлять работу. Из поколения в поколение работе придаётся всё большее значение, тогда как всё прочее человеческое задвигается на задний план. Труд всё больше становится делом чести и совести, а рождение детей и их подготовка к жизни неизбежно становятся делом всё более постыдным. Даже если такое отношение отрицается, для семьи и детей остаётся всё меньше времени, что доказывает несостоятельность прекрасных фраз, превозносящих значение семьи.
Каким бы сдержанным либо, наоборот, агрессивным ни был превратившийся в рабочую машину человек, он говорит одно: «Кто не работает, тот ничего не имеет». И он прав. Действительно, не имеет. Он мог бы отдавать, но не умеет этого делать. Рабочая машина любит исключительно работу. Если работы нет, человек из сдержанного делается агрессивным. Чтобы этого не произошло, он придумывает себе всякие занятия. Хотя бы будет перетаскивать кучу земли с одного места на другое. Рядом с ним может находиться любящий человек и ждать, когда тот поймёт, что его любят, но так этого и не дождаться. Так чувство любящего человека оборачивается ненавистью, и человек-машина может самоуверенно утверждать, что его и не любят вовсе. Ему кажется, что как семья, так и общество ждут от него только выполнения работы.
Чем больше человек работает, тем он безчувственнее и равнодушнее к чувствам окружающих. Чрезмерное усердие в работе превращает женщину в рабочую скотину и мужчину — в машину. Если жена желает нравиться сверх добросовестному мужу, если считает правильным лишь мужской образ мыслей, если делает всё, чтобы превзойти себя, То она не умеет быть женщиной. Сверхдобросовестная женщина не порождает жизнь, а разрушает её. Она является машиной, которая не рожает детей, и вещью, которую муж использует по своему желанию.
Чувство долга обращает любовь в ненависть.
Например: что произойдёт, если женщина рожает, поскольку обязана рожать? Можно быть уверенным в одном — у неё случится разрыв промежности. О других патологиях я говорить не буду. О разрыве промежности я заговорила потому, что беременные женщины спрашивают, как этого избежать. Чем в большей степени роды являются для женщины работой, тем масштабнее разрыв промежности. Чем сильнее испытываемая женщиной безнадёжность, тем в большей мере роды воспринимаются женщиной как огромный страшный труд, и в итоге промежность у неё разрывается вплоть до прямой кишки. Теперь у женщины влагалище и прямая кишка вместе взятые являют собой огромное страшное зияние, опасное для жизни.
Был такой период, когда гинекологи и акушерки были обязаны разрезать промежность всем роженицам, поскольку считалось, что промежность рвётся у всех рожениц. Прямая рана заживает лучше, потому что её легче зашить. Старые акушерки помнят старые добрые времена, поэтому попасть под присмотр такой акушерки — везение для роженицы. Времена меняются, и протест как рожениц, так и медперсонала против этого приказа позволяет его не придерживаться, однако вместе с тем промежность у женщин, включившихся в соревнование по добросовестности, подвергается всё большей опасности, какой бы умелой ни была акушерка. Какие боли приходится терпеть бедной женщине впоследствии, равно как и утрату чувствительности, — об этом знает только она сама. Если она не стесняется поделиться своей бедой с мужем, то с великим удивлением обнаруживает, что муж и слушать её не желает. Почему? Он не желает ощущать себя виноватым. Женщины! Вместо того, чтобы выдумывать обвинения, начните высвобождать свой стресс, и промежность у Вас заживёт.
Муж из разряда рабочих машин является наилучшим, хоть и самым немилосердным, наставником для жены из разряда рабочих скотинок. Он учит, что человеку нужно быть самим собой и любить в первую очередь себя. Кто любит, тот проявляет внимание и заботу. В любом человеке-автомате найдётся хотя бы столько человеческого, чтобы он когда-нибудь смог распознать любовь ближнего. Поскольку на это может уйти не одно десятилетие, то большинству людей не хватает терпения вырасти, подготовиться, созреть к этому времени. Кто допёк себя страданиями до предела выносливости, тот пускается наутёк и, возможно, до конца жизни не находит себе подходящей пары.
Чем рабочая машина умнее, тем дольше сохраняет свою форму и красоту. Рабочая скотинка, напротив, быстро утрачивает форму, особенно если работа носит рутинный, будничный характер. В итоге наступает такой момент, когда у мужа трудоголика спадает с глаз пелена, и он обнаруживает, что жена у него страшилище. Как я этого раньше не видел! Он не сознаёт того, что глядит на результат собственной работы, на оставленную после себя кучу мусора.
Жена, не успевшая ещё сделаться машиной и ещё не утратившая всех чувств, вынуждена в такой момент признать, что всю жизнь она прожила неправильно. Вкалывала, как лошадь, чтобы нравиться мужу, а тот на неё не глядел. Когда же им обоим выпала последняя, быть может, возможность испытать чувства друг друга и физическую близость, мужу приглянулась беззаботно чирикающая на ветке пташка.
Мужчина, чувствующий, что пташку ему не заполучить, замыкается в себе и начинает глазеть на красоток, например, в телевизоре. Видимо, комплекс неполноценности не позволяет ему развернуться. Если жена честно выкрикивает ему в глаза правду, он будет всё отрицать, поскольку чувствует себя грешником, потому что в душе нарушил верность из-за красотки. Причём ни муж, ни жена не понимают, что страдает он из-за того, что нарушил верность не жене, а работе.
Почему так происходит?
Потому что рабочая машина не замечает рабочей скотины, а рабочая скотина машину видит. Лишь тогда муж начинает замечать в жене женщину, когда та резко меняет свою жизнь и принимается заботиться о своём теле и душе.
Другое дело, что это уже не жена, которую он знает. Обычно такая женщина отрекается от мужа либо от мужчин вообще, так как она сыта по горло безчувственной эксплуатацией собственной персоны. Чем выше возносится такая женщина, тем ниже опускается её муж. Отчаянная акция по само спасению ведёт людей к крайностям. Чем больше женщина стыдится падшего мужа, да так, что знать его не желает, тем проникновеннее муж оплакивает её одну.
Супружество рабочей скотины и рабочей машины частенько таким и бывает. Даже в том случае, если в роли рабочей скотины выступает муж, а рабочей машиной является жена. Совместная жизнь двух рабочих скотин протекает крайне неровно, однако люди уживаются вместе, так как чувствуют одинаково. Совместная жизнь рабочих машин строится на рациональной деловой основе, что не дано понять человеку эмоциональному. Подобное совместное существование далеко до деловитости.
Рабочие машины заключают брачный контракт, — о чём рабочие скотины и помыслить не могут, — и в этом контракте, возможно, даже имеется пункт, разрешающий обеим сторонам известную сексуальную свободу. Поскольку дело касается всё же людей, то их добровольный, унижающий человеческое достоинство договор рано или поздно лопается.
Рабочие скотины и рабочие машины могут жить вместе в одном дворе, но вообразите себе, что за дети у них получаются. У пары рабочих скотин рождаются рабочие скотины, которые не умеют мечтать ни о чём ином, кроме как о скотской работе. Когда они набираются ума, то пускаются вскачь, как только их вынуждают к работе. Если у мужа — рабочей машины жена ещё не окончательно превратилась в машину, то у них рождается ребёнок, который почти что является машиной. Это случается всё реже, поскольку машина в человеке подавляет всё человеческое. Люди, считающие карьеру и преуспевание самым главным в жизни, скорее всего, и не замечают, что превратились в машину. Нетрудно представить себе результат скрещивания рабочей скотины и рабочей машины, потому что в большинстве своем мы такие и есть. Все наши человеческие проблемы в том и состоят, что на нас возложена обязанность стать машиной.
Рабочая машина не понимает, чего от неё добивается рабочая скотина, почему трётся о неё разными местами. Все хвалят рабочую машину. Лишь рабочая скотина ею недовольна — плачет, хнычет, порицает, тревожится, обвиняет, потому что ей кажется, что её не любят. Рабочая скотина, лишённая возможности передать любовь рабочей машине, так как та любви не принимает, глубоко несчастна, потому что её распирает от накопившейся любви. Желая любить именно эту машину, она не будет делиться своей любовью с другими. Она будет ждать и надеяться понапрасну, Покуда не взорвётся. Иными словами, покуда не заболеет.
Рабочая машина доказывает работой свою состоятельность.
Рабочая скотина доказывает работой свои чувства. Она понимает, о чём ведёт речь ближний, и понимает его потребности. Общаясь же с машиной, безсмысленно говорить экивоками, потому что та воспринимает лишь однозначные слова, действующие на неё, словно включение кнопки, которое велит начинать действовать. Рабочая машина выслушивает всё учащающиеся сетования ближнего и при этом испытывает сильное желание ему помочь, однако делает это, только если ближний прямо выражает своё желание. В следующее мгновение всё идёт по-старому. Рабочая скотина не станет ведь отдавать приказы типа «люби меня» или «прими мою любовь». В лучшем случае она скажет: ты меня не любишь — и от стыда будет готова провалиться сквозь землю. Поскольку это является констатацией факта, но не приказом, машина этого не воспринимает. Ей, машине, кажется, что она любит. Другое дело, что вот уже столько лет любит одну лишь работу.
Рабочая скотина работой выражает свои чувства.
Рабочая машина работой выражает свое желание. В том числе желание любить. Она не чувствует, что желание превращает любовь в обладание физическим телом. Такую любовь не вытерпит ни человек, ни животное.
Нет смысла обвинять машину в отсутствии чувств. Всё равно она этого не поймёт. Обвиняя её, Вы наносите ей рану, которую сами же должны залечить, так как в противном случае машина не заработает. У животного раны заживают сами собой, однако нанесение раны животному имеет свою отрицательную сторону — животное запоминает, что Вы ему сделали. Это будет определять Ваши дальнейшие взаимоотношения. С машиной такого не происходит. Чем она старее, тем меньше помнит. Это значит, что человек-машина способен понять немало вещей в жизни и простить, причём его не нужно об этом просить. Остальные же вещи он желает попросту забыть и забывает. Так он обретает душевное спокойствие. Он не ощущает, что это не душевный покой. Ему всё равно, главное, чтобы на душе было покойно.
Доказывание является наиболее коварным видом энергии мести, накапливающейся изо дня в день.
Стремление доказать что-либо даёт о себе знать в виде мелких кровоточащих травм, полученных на работе, которые, если из них не делают выводов, суммируются в болезнь желудка с сопутствующим выделением крови. Если и к этому отнестись лишь как к материальной болезни, развивается рак желудка. Рак может годами подавать сигналы предупреждения, однако машина не обращает внимания на пустяки. Переоценивание себя и своих целей ведёт к тому, что у машины возникает напряжение в верхней части живота, ощущение наполненного желудка, вспучивание верха живота, тогда как сам человек считает это ожирением. Замкнувшись из самозащиты в себе, он всё больше принуждает себя к работе, чтобы доказать, что он лучше, чем о нём думают. Результат может быть известен, но человек не верит этому, покуда не нагрянет беда.
Всякое укоренившееся прочное знание — это идея фикс, навязчивая идея, которая не даёт человеку покоя, покуда тот её не высвободит. Знание, что муж должен обезпечивать семью, превращает мужа в машину, подчинённую одной-единственной цели — добыванию денег с целью приобретения недвижимости. Поскольку недвижимость закрепощает человека, превращая его в раба, то чем человек добросовестнее, тем вероятнее ему грозит шизофрения — болезнь, связанная с навязчивыми идеями. Либо если не ему самому, то его детям. Если отец и мать носятся со своими целями, т.е. навязчивыми идеями, точно шизофреники, то их ребёнок является шизофреником.
Ребёнок может испытывать столь сильную ненависть к виновнику своего несчастья, что у него возникает навязчивая идея — уничтожить недвижимость, домашний очаг и семью в придачу. Во многих детей словно бес вселяется — они сталкивают отца с матерью между собой, да столь успешно, что один из родителей покидает семью. Положительной стороной этого скверного дела является то, что ребёнок не заболевает шизофренией. С этой точки зрения родителям не приходится стыдиться за ребёнка. Если же им стыдно друг за друга, — это уже их личное дело. Ребёнок — духовный наставник родителей — сделал, по крайней мере, доброе дело для себя. Эгоизм? И ещё какой. А разве целеустремленность, которая ходит по трупам, это не эгоизм?
Для сохранения духовного здоровья семьи необходимо иметь занятие, не связанное с зарабатыванием денег. Увлечение, которым занимаются с удовольствием и которое не требует денежных затрат, способно сохранить целостность семьи, даже если домочадцы ругаются из-за потраченных денег. И уж точно — предотвратить душевную болезнь. И наоборот: пересчёт всего на деньги, запрет на всякого рода хобби и развлечения с целью экономии может свести с ума. Кто вовремя задаёт деру из такой семьи, того, скорее всего, считают ненормальным, тогда как на деле это, возможно, первый умный поступок с его стороны.