2) выстилающую изнутри грудную полость — плевра заболевает, если свободу ограничивают другие. Выделение и всасывание жидкости происходит в обоих случаях, и разницу можно определить лишь при помощи «третьего глаза». Здесь больной может оказать врачу помощь в диагностике.
С того времени, как мой пациент себя помнил, предметом чести и гордости для него всегда являлось сверхразвитое чувство долга. Ничего плохого в этом он не видел, ибо это вошло в привычку. Он был рабом, который говорил себе то же самое, что говорили ему — положено, так надо, иначе больших целей не достичь. Никто не догадался поинтересоваться у этого молодого человека его собственным желанием. Он, желая быть хорошим, смирился с вынужденным положением, которое сулило ему в будущем превосходство над другими. После одного неудачного спортивного состязания, когда против него было выдвинуто нехорошее обвинение, он заболел. Он боялся оказаться посредственностью и делал всё, что бы не прослыть ею, а его обвинили как раз в этом. Сдерживаемая злоба борьбы за существование выплеснулась наружу в виде болезни. Он ненавидел собственную немощь.
Он был спортсменом, привыкшим максимально выкладываться. Его мечты рухнули, но мужество не позволяло их оплакивать. Прежде он жертвовал собой во имя жизни. Он ни разу не потрафил собственным желаниям, постоянно жертвовал собой и теперь был вынужден ещё больше себя ограничить. Прежде его печаль изливалась в ходе тренировки в виде пота, теперь же спорт запретили. Печаль застаивалась.
Он желал всем хорошего, но уже не был в состоянии делать доброе. В чужих бедах он винил себя и вбирал в себя как собственную, так и чужую печаль. Иной раз плакал в подушку, стыдясь собственной слабости. Стыд за чувство вины не считал.
Он оказался пленником собственной печали и, разумеется, не догадывался о том, что к его печали присовокупились: 1) печаль родителей из-за несбывшихся надежд, причиной которой послужила болезнь сына, 2) печаль учителей и тренера, которых он опечалил своей болезнью, смешавшей все их радужные планы, 3) огорчение врачей, сухие приказы которых он встречал в штыки и которые не учитывали его потребностей и не удостаивали разговором по существу — ему было всех жаль, 4) печаль безпомощных людей, которые сами не хотели исправить свою несчастливую жизнь, хотя молодой человек от всей души желал помочь.
Особенно опечалило его то, что врачи очень плохо обо мне отозвались. Он ощущал, что лечение мыслями и лекарственными травами вдохнуло в него жизнь, да и медицинские показатели постепенно приходили в норму. Он чувствовал себя здоровым, однако я подозревала, что внешнее улучшение обманчиво. Он желал, чтобы я ошиблась. Вслед за этим, словно гром среди ясного неба, последовала атака врачей на единственную спасительную надежду — и он снова слёг.
К сожалению, его родители, вторя врачам, принялись высмеивать всё, что было свято для этого молодого существа. Я убедила его в необходимости как облучения, так и химиотерапии, против чего его душа протестовала. Но его защитительной речи не вняли. Всё это вызвало у него крайнее отчаяние, ибо его вера в себя ещё не окрепла. Кроме меня, у него не было родственной души. Страдания научили его видеть в отчаянии — печаль. Не каждый может восстановить веру в белое, от грязи ставшее чёрным. Он смог и пошёл дальше.
У синусоиды жизни есть периоды подъёма и спада. При спаде человека охватывает разочарование, и это совершенно естественно. Вместе с тем у нашего молодого человека сильная воля и молодая ищущая душа. То, как он помог себе, — чудо. Я верю, что в дальнейшем произойдёт ещё большее чудо. Но ему ещё много придётся освобождаться от печали.